Это случилось в начале XIX века в Париже. Викторина Лефуркад, дочь богатого и своенравного графа, на одном из балов познакомилась с бедным журналистом по имени Жулиус Боссюэ. Для молодых людей эта встреча стала судьбоносной — несомненно, это была обоюдная любовь с первого взгляда. Среди танцующих пар глаза молодых людей встретились, чтобы в этот вечер уже не расставаться.
Отец Викторины тоже приметил взгляды, которыми обменивалась его дочь с красивым журналистом. Он тут же навел справки о молодом человеке и выяснил, что тот не имеет ни денег, ни имений и, кроме всего прочего, является еще выходцем из низов.
— Ты никогда не выйдешь замуж за этого оборванца. Он тебе не ровня,— раздраженно говорил граф своей красавице-дочери.
Зная непреклонный характер отца, Викторина даже не пыталась спорить с ним.
Молодой человек много раз пытался встретиться с Викториной, но ее отец перехватил записку, которую Жулиус послал своей любимой, после чего последовало бурное объяснение с графом. Под угрозой полицейского преследования журналисту было строго-настрого запрещено приближаться к девушке, а на просьбу Жулиуса выдать за него Викторину граф только презрительно рассмеялся.
Через несколько месяцев родители насильно заставили Викторину выйти замуж за богатого пожилого генерала, имеющего устойчивое положение в обществе.
Но жизнь новой семьи не сложилась. В 1810 году Викторина тяжело заболела и умерла. Узнав о смерти своей любимой, Боссюэ на другой день после похорон пошел на деревенское кладбище, чтобы навсегда проститься с ней. Он долго рыдал у свежего могильного холмика.
Наконец, не в силах выдержать душившей его сердечной боли, он, ломая ногти, воспользовавшись старой доской, раскопал могилу, чтобы последний раз взглянуть на свою Викторину и отрезать на память локон ее золотистых волос. Наконец, была откинута крышка гроба и перед Боссюэ предстала его любимая. Молодой человек покрыл поцелуями ее лицо, и вдруг раздался еле слышный вздох — Викторина открыла глаза!
В первые минуты Боссюэ думал, что он сошел с ума, но девушка улыбнулась ему радостной слабой улыбкой. Она была живая!
Был ли это летаргический сон или большая любовь воскресила возлюбленную, но чудо совершилось. Взяв ее на руки, Боссюэ поспешил к карете и уехал в Париж. Утром кладбищенский сторож нашел разрытую могилу, но, боясь гнева высокопоставленных родственников, никому ничего не сказал, закидал яму землей и привел захоронение в надлежащий порядок.
А молодые люди уехали в Америку, где счастливо прожили двадцать лет. Потом, думая, что через такой большой промежуток времени их уже никто не узнает, они все же решили вернуться на родину. Но здесь Викторину узнала одна из родственниц семейства Лефуркад.
Ошеломляющее известие мгновенно облетело весь Париж и, конечно, дошло до бывшего мужа Викторины. Пытаясь вернуть жену, он подал на нее в суд. Но суд, подчиняясь мнению общественности, оправдал Викторину и Боссюэ, предоставив им возможность самим распоряжаться своей жизнью. Надо ли говорить о том, что они прожили долгую и счастливую жизнь.
В городке Кампобассо, в нижней Италии, работница Фелиция, мать двух сыновей, внезапно почувствовала родовые боли. Роды, однако, не подвигались по причине чрезмерной слабости больной. Женщина лишилась чувств, и призванный врач объявил ее мертвой.
Вскоре надлежащее ведомство выдало обычное свидетельство о смерти, и тут же начались приготовления к погребению. Причем по обычаю страны, покойнице связали руки и ноги.
Через два дня после похорон должно было совершиться другое погребение, и могильщику, который раскрыл общую могилу, представилось ужасное зрелище. Опущенная в нее два дня назад покойница освободившись от связывающих ее уз, держала в руках новорожденного, уже мертвого мальчика» (Семейный иллюстрированный календарь, 1889).
На основании многочисленных рассказов о погребенных заживо Иоганн Еллизен пишет: «…Он чувствует себя стесненным между досками, кои не допускают его простирать рук своих… Он силится переменить положение свое, но в то самое время одолевают его испарения ядовитых паров от близлежащих трупов.
Тут начинает он чувствовать бедствие свое и понимать, что его сочли за мертвого и предали погребению… Между тем воздух сгущается, силы напрягаются, грудь поднимается с тяжким дыханием, лицо рдеет, кровь стремится ко всем отверстиям, тоска усугубляется, он рвет у себя волосы, терзает тело свое и плавает в крови… Напоследок в сих ужасных страданиях умирает».
Приведем несколько примеров из капитального труда Еллизена о заживо погребенных.
В уничтоженном монастыре Э. найден в конце пространного здания, между разваленными погребами с крепкими дверьми и решетками, глубоко лежащий свод, в котором до того времени обыкновенно клали мертвые тела монахов до погребения.
Когда сей свод, в котором кроме нескольких деревянных скамеек, покрывал для мертвых, крестов и лампад ничего не было, начали обстоятельно осматривать, то нашли на стене следующую надпись на латинском языке, тщательно написанную стеклом разбитой лампады, обломки коей лежали на земле:
«Господи! Помилуя мя! Оставлен живущими, в руце Твои предаю дух мой! Силы мои изнемогли. Не внемлют воплю моему! Истаеваю гладом. Творчье! Воньми ми! Третий день уже истекает! Горе мне, умирающему! 1735».
Ле Клерк, прокурор Людовика Великого, повествует, что в то самое время, когда в Орлеане умершую тетку его положили в общую гробницу, один из ее служителей влез ночью в оную и хотел снять у нее перстень с руки. Мнимая умершая, чувствуя сильную боль при резании пальца, начала кричать, причем вор испугался и ушел. Пришедшая в чувство женщина встала из гроба и, окутавшись саваном, пришла домой. Она жила потом еще десять лет и притом родила одного сына.
Зачастую именно кладбищенские воры являлись первыми свидетелями погребений заживо, и только благодаря им чаще всего оказывались спасенными некоторые заживо погребенные люди.
Во «Врачебных известиях…» Еллизена имеются еще два аналогичных примера — о грабеже в склепе Якобинской церкви в Тулузе и о могильщике, раскопавшем ради дорогого перстня свежую могилу жены богатого мельника из Магдебурга. В обоих случаях «покойницы» ожили, а вот судьба грабителей сложилась по-разному: первый скончался от испуга, а второй «по случаю благополучного последствия учиненного им хищения был освобожден от наказания».
Интересный случай погребения заживо описан в повести Михаила Чулкова «Скупой и вор».
Здесь говорится о том, как некий молодой человек, ведущий разгульный образ жизни, никак не мог дождаться смерти своего богатого отца, чтобы завладеть его добром. Отец молодого мота был страшным скрягой, он никому не давал ни ключей, ни печати от своих кладовых. Даже во время сна он привязывал ключи к шее, а печать клал в рот. Однажды слуга молодого человека по приказанию своего господина попытался украсть печать изо рта у спящего, но печать оборвалась и попала скупцу в гортань, отчего тот умер.
Сын-наследник в тот же день похоронил своего отца, а уже на другой день назначил свадьбу. Ночью, когда и хозяин, и пьяные гости уснули, слуга направился к могиле скупца, чтобы снять с него богатое платье. Он раскопал могилу, вытащил покойника, раздел его и столкнул назад в могилу «столь исправно, что отшиб печать, которой покойник подавился».
«Мертвец изо всей силы закричал: «Ох», у вора подкосились ноги, и упали они оба в могилу, где очень долго лежали без памяти. Наконец, «покойник» образумился прежде живого и потом подумал о своей кладовой, вылез весьма поспешно из ямы и побежал домой. Прибежавши к дверям своей поклажи, нашел их запертыми и без печати, бросился искать своего сына, чтобы взять у него ключи, а когда вбежал он в спальню, то молодая в то время не спала. Увидев мертвеца, испугалась она так, что сошла с ума и отправилась на тот свет.
Старик, подбежавши к сыну, начал его дергать весьма неполитично. Молодой князь, растворив глаза и увидев перед собой мертвого отца, вскочил и наполнил весь дом отчаянным криком, бегая везде и призывая всех себе на помощь. Старик за ним гонялся, пьяные гости пробуждались со страхом и бежали все из деревни… В то время тут находился армейский офицер, который не совсем еще проспался … бросился в ту горницу, где находились ружья, подхватив одно, зарядил его пулей и дробью, и когда бежали живой сын с мертвым отцом по двору мимо окон, то он выстрелил и для прекращения всего страха застрелил их обоих».
В рассказе Эдгара По «Заживо погребенные» герои «одержим приступами таинственной болезни, которую врачи условно называют каталепсией» (скорее всего в данном случае речь идет о летаргии).
Он страшно боится быть похороненным заживо и принимает все меры, чтобы избежать этого. Герой так «распорядился перестроить свой семейный склеп, чтобы его можно было открыть изнутри. От малейшего нажима на длинный рычаг, выведенный в глубину гробницы, железные двери тотчас распахивались.
Были сделаны отдушины, пропускавшие воздух и свет, а также удобные хранилища для пищи и воды, до которых можно было свободно дотянуться из гроба. Самый гроб был выстлан изнутри мягкой и теплой обивкой, и крышку его снабдили таким же приспособлением, что и двери склепа, с пружинами, которые откидывали ее при малейшем движении тела.
Кроме того, под сводом склепа был подвешен большой колокол, и веревку от него должны были пропустить через отверстие в гробу и привязать к руке».
Но несмотря на все принятые меры герой постоянно боится, что приступ эпилепсии случится с ним где-нибудь в другом краю, в дороге, и он будет похоронен живым на чужом кладбище. Однажды наш герой отправляется с другом на охоту. В пути охотников застает дождь, и они прячутся от него под перевернутой рыбачьей лодкой. Здесь герой засыпает, а проснувшись и думая, что он находится в тесном гробу, переживает все ужасы заживо погребенного человека.
Случаи погребения заживо встречаются и в наши дни.
В декабре 1963 года один из жителей Лондона внезапно на улице потерял сознание. Ошибочно его признали мертвым и доставили в один из городских моргов. Здесь он очнулся в гробу, готовый к погребению.
В 1964 году аналогичный случай произошел в Нью-Йорке. Упавший на улице человек был признан мертвым и доставлен в ближайший морг. Для установления причины смерти было решено произвести вскрытие трупа. Но при первом же прикосновении скальпеля к телу оживший «труп» вцепился в горло врача, производившего вскрытие. Тот умер от испуга, а оживший покойник жив до сих пор.